биография Я стою возле рейла с одеждой и перебираю одну безвкусную тряпку за другой. Платье в пайетках. Блуза с декольте глубже Марианской впадины. Джинсовые шорты с бахромой, которые больше открывают задницу, чем закрывают. Здесь это называют нарядами для вечеринок. Здесь полагается добавлять ковбойские сапоги и шляпу. С гулким звоном отодвигая вешалки, я перехожу к одежде для дорогих клиентов. Бархатное платье с длинными рукавами и юбкой в пол. Обтягивающее черное платье-сарафан, подчеркивающее все женские изгибы. Омерзительное платье-бюстье в стразах, точно снятое с какой-нибудь республиканки начала века. К каждому платью — комплект белья и чулки с поясом. Ковбойские сапоги сменяются на изящные лодочки. Растрепанные волнистые волосы собираются в тугой узел на затылке или ложатся на одно плечо голливудской волной. Я аккуратно приглаживаю их ладонью и наношу на губы стойкую алую помаду. Такая не сотрется, если мой визави пожелает, чтобы я отсосала ему прямо в туалете. По моей щеке должна была прокатиться слеза, но мои глаза сухие, словно промежность у старой шлюхи. Мне кажется, я выплакала все еще задолго до того, как попала сюда. Друзей у меня не было с детства. Люди не боялись меня и с радостью принимали в компании, но я боялась их. Постоянный гул в голове, постоянное перешептывание десятков, сотен, тысяч голосов вызывало частые приступы мигрени. Я боюсь быть долго в обществе, и мама обнимает меня, гладя по голове и говоря, что меня обязательно вылечат. Из меня выгонят эту заразу и я стану “нормальной”. Быть такой как я — стыдно. Но мама любит меня и сделает все для того, чтобы я нормально существовала в обществе. Да, мама любит меня. Пока я не выбралась в мир за пределами своего дома, я думала, что любовь выглядит именно так. Это сейчас я осознаю, что Эрика Линдберг — обычная социопатка с болезненными привязанностями к членам своей семьи, тогда же мне казалось, что она действительно хочет для меня только лучшего. В прямом и переносном смыслах, с молоком матери я впитала идеологию о том, что жизнь со сверхспособностями обречена на вечные страдания. Что быть прекларусом — позорно. Что бороться с этим злом должно быть делом моей жизни. И вот, когда мне едва исполнилось семь, я узнаю, что при желании могу подслушивать чужие мысли. Что весь хаос времен и бесконечных вселенных живет в моей голове, безумным потоком проносясь мимо подкорки. Мама надеялась, что я просто сумасшедшая. Она водила меня по мозгоправам и пичкала маленькую девочку таблетками. Боль исчезала. Голоса в моей голове — никогда. Я и сейчас веду алой помадой из пули линию, вычерчивая “лук купидона”, и слышу их. Я не всегда различаю, какие из этого потока мыслей мои, поэтому всегда выгляжу немного растерянной. В комнату стучится соседка, возвещая о том, что мой кофе убежал на плиту. Я сжимаю губы вместе, равномерно распределяя краситель, и продолжаю пялиться на свое отражение. Когда моя болезнь стала очевидной, а ее природа оказалась иного рода, меня отправили в НИИ Кадуцей. Мне не нравилось это место, но большинство ученых и педагогов в нем относились ко мне с теплотой. Они не просто хотели вылечить меня, как того требовала матушка, но и научить жизнь с моим недугом. Беда была лишь в том, что диагносты из сотрудников НИИ так себе. С годами мне становилось только хуже. Уровень напряжения нарастал. Я стала все чаще рассматривать коробочку с лезвиями для опасной бритвы, которую хранил у себя в туалете один из докторов. Мне даже удалось умыкнуть одно, но у нас с ним ничего не получилось. Словно засушенный цветок из букета на первое свидание, лезвие до сих пор лежит на полке в моей комнате, напоминая об одном из самых страшных периодов моей жизни. Впрочем, лишь сейчас я осознаю, как ошибалась, предавая тому периоду такую значимость. Защелкиваю “крокодильчиков” на чулках, погружаю обтянутые капроном ступни в туфли. Сегодня я выгляжу очень дорого. Сегодня меня выкупил один из влиятельных представителей прекларусов, на весь вечер и ночь. Хозяйка не простит мне, если я опозорюсь. Поэтому словно дополнительный аксессуар, я цепляю на запястье свой блокатор. Блокатор мне удалось умыкнуть из НИИ, когда я осуществляла свой дерзкий план побега. Долгие годы я жила в этом месте, питалась, спала, читала газеты, не зная, что в его стенах над такими как я ставят опыты. Издеваются. Наблюдая за ними из-за толстого стекла лабораторий, я не слышала ни криков боли, ни мольбы о пощаде, воспринимая подобные эксперименты как должное. Лишь неосторожный разговор работников, который я подслушала оказавшись не в то время и не в том месте, открыл мне глаза на то, что реально происходило в Кадуцее. Бежала я дальше, чем видела. Инстинкт самосохранения бил во мне ключом, и я вернулась домой, наплетя родителям, что излечилась. Я обещала им, что теперь совершенно нормальна. Что это и правда не было никакой способностью. Что я ненавижу прекларусов не меньше, чем они. У меня был план, которому я собиралась следовать, но он терпел крах с каждым днем все больше. Я так и не научилась включать блокатор. Вне стен Кадуцея голоса вернулись, я вновь стала мучиться от приступов головной боли и отец, на этот раз уже хорошенько избив меня за вранье, выставил меня из дома. Я возвращаюсь в комнату с кружкой горячего кофе и плиткой шоколадки. Меня научили, что перед встречей с клиентом лучше всего поесть что-то калорийное, но не занимающее в желудке большого объема — так мой живот останется плоским, а я не буду жевать на торжественном приеме, где должна выглядеть утонченно и элегантно. Я не люблю шоколад, но мне не привыкать голодать или питаться тем, что мне не по нраву. Вкусы в еде если и успели сформироваться у меня ко времени побега из НИИ, то уличная жизнь напрочь убила во мне всякую избирательность. До того, как я попала в агентство, мне пришлось почти год скитаться по улицам. Никто не хотел брать на работу шестнадцатилетнюю девчонку, соцорганы не верили в мою причастность к прекларусам, особенно когда слышали мою фамилию. Я грелась в ночлежках для пьяниц и забулдыг, которые лишились работы во времена кризиса и так и не нашли в себе ни воли, ни сил, чтобы подняться на ноги. Деньги на еду собирала, устраивая уличные гадания для прохожих. Я рядилась в платки и сломанную бижутерию, найденную на свалках, и говорила им то, что они хотели услышать. Они вздыхали над тем, что “такая юная и такая несчастная”, но не спешили помогать мне чем-либо, кроме тех пяти баксов, что я просила за гадание. Мой разум окончательно помутился, а внешность стала его живым отражением. Я исхудала, волосы торчали клочьями, губы кровоточили от постоянной сухости. Не знаю, каким образом мой Спаситель сумел проявить сострадание к столь отвратительному существу. Мой Спаситель. Это он привел меня сюда, и это он должен вскоре постучать в мою дверь, чтобы сопроводить к клиенту. Я до сих пор чувствую себя скованно в его обществе — словно не прошло тех лет, что мы знакомы, словно я не выгляжу теперь словно девушка с обложки, словно я до сих пор напуганная и голодная Эва, которую он нашел тогда на улице. Он показался мне ангелом, и поэтому я слепо слушаю все его указания, но намеренно дистанцируюсь, только бы не испортить и его жизнь тем хаосом, что творится в моей голове.
• Сюжетные справки: Старается выжить. Ввязалась в сложные отношения. Со всех пытается сил не идти на поводу у спасителя так как он не свободен. • Ожидают: несколько работников агентства, спаситель, подруга. • Дополнительно: можно добавить информацию в биографию; имя, фамилия не меняются; способность можно обсудить; | 
|